— Если нас остановят, ты сразу открываешь боковую дверь и начинаешь стрелять из своего пулемета по людям, сидящим и спрятавшимся за милицейский драндулет. Двух легавых, которые стоят у дороги и будут нас останавливать, я возьму на себя…
Внимательно прислушивающемуся Флюру сказал:
— Если нас будут тормозить, ты остановишься так, чтобы было удобно целиться и мне и главное, Саше стрелять из боковой двери.
Все-таки выучка у ребят была отличная — никто из них даже и не попытался что-то выяснить, или тем более вступить в пререкания. Когда мы приблизились к УАЗику метров на семьдесят — на край дороги вышел один из милиционеров и жезлом начал показывать, что требует остановиться. Метрах в пяти от него стоял другой милиционер с автоматом наизготовку. Я решил сначала стрелять в него, потому что тот, который с жезлом по любому не успеет выбросить его, схватить автомат и прицелиться — тут у меня будет несколько секунд форы.
Флюр остановил машину метрах в десяти от милиционера с жезлом — выехав на обочину и поставив наш фургон немного косо. Как раз так, чтобы УАЗик и подходящие милиционеры оказались в зоне поражения. Перед самым поворотом к постовым я кнопкой автоматически опустил стекло. Ствол ружья, чтобы заранее не увидели, я загородил пустым пластиковым пакетом. Как только мы остановились, я сразу же начал стрелять в дальнего от меня милиционера, сделал подряд три выстрела картечью. Первые два выстрела целился в голову, третьим в ноги — предполагая, что они могут быть в бронежилетах, а у меня были все-таки не пули и вряд ли пробили бы бронежилет. Вторая серия из двух выстрелов была по милиционеру, который нас останавливал. Он с выпученными глазами, с болтающимся на шнурке жезлом — нервно пытался изготовить свой автомат к стрельбе.
— Поздно, батенька, поздно, — перевозбуждено прошептал я. В это время Саша, настежь распахнув боковую дверь, хладнокровно, не очень длинными очередями — дырявил милицейский УАЗик.
Да, все-таки страшная штука — действие пулеметных пуль на близком расстоянии. УАЗик, а он был в метрах тридцати, мало того, что насквозь прошивало — его еще и шатало от каждой очереди.
Вся наша стрельба продолжалась от силы минуты три, да и, то только потому, что Саша, пока не расстрелял все патроны из контейнера — не успокоился. Потом наступила тишина — в ответ не прозвучало ни одного выстрела. Пока мы стреляли, Флюр, схватив второе ружье, выскочил из машины — используя ее как защиту, настороженно все оглядывал. Он не сделал ни одного выстрела, но контролировал окружающую обстановку и развитие ситуации — нет ли где подозрительного движения.
Движения не было, только останавливающий нас милиционер катался, по земле — тонко повизгивая. Зарядив ружье, я тоже вышел из машины и хотел пойти проверить, что там, в УАЗике и за ним, но меня остановил Саша:
— Батя постой! Сейчас начинается наша работа, — крикнул он и отобрал у меня заряженную Сайгу. Потом почти кошачьим шагом на полусогнутых ногах добрался до УАЗика. Я даже не увидел, как он успел приготовить гранату. Дойдя до милицейской машины, он посмотрел в нее, заглянул за УАЗик — потом выпрямился и убрал гранату в карман.
— Все нормально, — крикнул Саша, но почему-то сделал три выстрела из моего ружья. После чего спокойно направился к нам. Флюр в это время занимался раненым милиционером.
— Что там такое у Саши? Какого «хрена» палит? — Спросил я его.
— На всякий случай, контрольный выстрел, теперь гарантированно все двухсотые, в спину никто не выстрелит, — с каменным лицом проговорил Флюр.
Я себя чувствовал ужасно — все думал, что ребята меня сильно осуждают. Ведь, можно сказать, безо всякой причины и, в принципе, без проявления агрессии с противоположной стороны, только потому, что мне ситуация показалась опасной — взяли и убили кучу народа. Поэтому я чувствовал какое-то тяжелое к себе отношение. Саша и Флюр, не обращая внимания на меня, занимались единственным раненым. У второго милиционера, в которого я стрелял, голова была наполовину снесена — наверное, он умер уже после первого моего выстрела, а я методично стрелял уже в труп.
Так я настраивал себя. Подойдя к убитому мной человеку и посмотрев на разбросанные куски мозгов — меня затошнило и захотелось проблеваться. Я хотел зайти за УАЗик облегчится, но там увидел не менее страшную картину — буквально расчлененные близкими пулеметными очередями два трупа. Меня затошнило еще больше, и я побежал к ближайшему оврагу.
— О Боже, — только мог прошептать я. Там, вповалку лежало больше двадцати трупов. Одной из верхних была женщина, — которую милиционер утром вытаскивал силком из микроавтобуса. Тут мне совсем стало плохо — казалось, что я схожу с ума, и мне уже везде мерещатся трупы. Я только и смог, валясь в снег, крикнуть:
— Ребята!
Первым ко мне подбежал Флюр, посмотрев в овраг, он просто остолбенел, вторым подошел Саша, он, наверное, как более опытный — успел вытащить из аптечки нашатырный спирт и упаковку нитроглицерина. Аптечка у меня лежала в большом инструментальном ящике, который стоял между задними пассажирскими креслами и мог служить дополнительным местом, когда там ехало больше трех человек. Подойдя к нам, он даже не стал меня реанимировать, а тоже уставился на открывшуюся страшную картину в овраге. Так молча, они стояли несколько минут. Я уже немного оклемался — понял, что все-таки не сошел с ума и мне все это не кажется.
В душе разрасталось ощущение жуткой неправильности всего происходящего, Не может такое происходить с людьми в ХХ1 веке, но факт, как говорится, был на лицо. Тогда же я почувствовал и по взглядам и по поведению — изменение отношения ко мне ребят, они полностью и без разговора признали во мне командира, который вправе принимать любые решения, потому что он мудрее и предусмотрительнее их.